Пессимисты скажут: весна пришла и ушла. Оптимисты: скоро будет лето. Я — реалист. Я вижу, что зацветает черёмуха, я знаю: скоро будет холодно.
«Когда цветёт черёмуха, всегда холодно», — говорила бабушка. «А зачем вы её сажали?» — спрашивала я. Бабушка смеялась. Но так и не объяснила... Я знаю, зачем сажали пуховые тополя: быстро растут. А ко времени их разрушения — и район должны были разрушить. Наши дома строились в начале шестидесятых. Максимальный срок службы — двадцать пять лет. И он давно в прошлом... а черёмуха! Она каждый год цветёт: одно дерево у нашего дома. Второе — у соседнего. И ещё два: между. Мне было семнадцать. Ему — что-то около четырнадцати. С того деревца, что «между», каждый день он создавал букет. Большой одуряюще пахнущий — безумный. Он ждал, когда я выйду с пуделицей; сказать «привет» и, ни слова более, неловко сунуть в мои руки ветви с белыми, крупными, почти виноградными, соцветиями. А если я не выходила — оставлял букет на пороге. Парадные (подъезды) тогда не запирались. Как же его звали? Не помню... А может, и не знала, ведь мы никогда не разговаривали.
С тех пор много раз было тепло. Ещё больше - холодно. И от всего вокруг — вечнохолодно. Как тому мамонтёнку Или — насекомым...
Почти зацвела черёмуха. Потом будут сирень, жасмин, пионы, гладиолусы, астры... И снова сгоняемый ветром ворох листьев, за которым неизбежно — белые цветы из снега.И они будут, даже если не станет меня. Не станет всех нас. И это почему-то радует: нас не будет, но будут цветы и травы, ветер и снег... Будет жизнь.
